Записки советского актера - Страница 36

Всякий раз, когда происходит очередная встреча с драматургом и с новым для меня героем, мною овладевает волнение, в котором радость смешивается с беспокойством.

Радость вызывается тем, что узнавание новых людей, проникновение в жизнь и постижение ее законов приносят художнику громадное удовлетворение.

Ведь по-настоящему узнать и раскрыть образ нового человека, воплощающего в себе типические черты наших современников, значит глубже и основательнее понять закономерности, которым подчиняется наша жизнь.

Если предлагаемая мне новая роль ничего в этом отношении не дает, ее незачем играть, потому что в таком случае можно уверенно сказать, что она ничего не даст и зрителям, не тронет их разума и сердца, оставит их равнодушными.

Но если пьеса значительна по теме, по идее, если предлагаемая мне роль позволяет раскрыть интересный и сложный характер, то одновременно с радостью возникает беспокойство, нередко смешанное с чувством тревоги.

Тревога возникает потому, что до тех пор, пока актер не освоился с характером героя, образ которого ему предстоит воплотить, его будет преследовать творческое волнение, беспокойство, порою даже неуверенность в себе, опасение недостаточно полно охватить жизненный материал, послуживший драматургу источником пьесы и роли.

Постичь новый характер, узнать все, что нужно, о воплощаемом человеческом образе — не так просто. Для этого мало одной любознательности. Необходим опыт общения с людьми, запас живых и острых наблюдений, наконец, зрелое мировоззрение, — иначе сказать, умение правильно разбираться в многообразии и богатстве накопленных жизненных впечатлений.

Сколько раз, получив пьесу или сценарий, я переживал это чувство медленного и трудного сближения с ролью, в котором подвергались испытанию моя настойчивость, воля и способность разбираться в людях, чьи образы предстояло воплотить. Но чем больший интерес я проявлял ко всему, что происходило вокруг, чем больше узнавал жизнь, активнее участвовал в ней, тем быстрее и легче находил те индивидуальные черты характера, ту живую сущность образа, без которой нет и не может быть настоящего человека.

Однако знание жизни — отнюдь не отвлеченное, раз навсегда определившееся качество художника. Невозможно знать и понимать жизнь, не обладая зрелым мировоззрением. Мировоззрение — единственная основа, на которой могут развиваться наблюдательность художника, его интерес к людям, его способность проникать в глубину человеческих характеров. Именно мировоззрение властно руководит и восприимчивостью художника, и его памятью, и его творческим воображением. Актер, который видит свою задачу в том, чтобы служить своему народу — строителю коммунизма, должен быть человеком сложившихся убеждений, идейно целеустремленным в каждом своем решении и замысле. В творческой деятельности советского актера его мировоззрение играет ведущую, всеопределяющую роль, значение которой поистине невозможно переоценить.

Встречаются еще, к сожалению, актеры, которые находятся во власти опасного заблуждения: им кажется, что в любом трудном случае их сможет выручить присущее им «чувство правды», что актерский инстинкт способен предохранить от всякого рода идейных ошибок.

Но жизнь учит другому. Она не перестает напоминать о том, что разобраться в любом жизненном явлении или в любом человеческом характере, а тем более воплотить его в художественном образе можно только будучи политически мыслящим художником, страстным и непримиримым борцом за дело народа. Еще раз надо подчеркнуть, что невозможно знать жизнь, активно в ней не участвуя и лишь взирая на нее с холодным любопытством наблюдателя. Нельзя увидеть в человеке то, что в нем по-настоящему важно, что в полной мере способно его характеризовать, не оценив в целом места, занимаемого этим человеком в действительности, в ряду наших современников. Такому закону подчиняется творчество драматурга, дающего материал актеру, и творчество актера, призванного его раскрыть.

Если актер обязан встретить драматурга во всеоружии творческой готовности, то он имеет право и должен отнестись к драматическому произведению с большой взыскательностью, подлинно принципиальной требовательностью.

Глубоко ошибочно мнение, будто талантливые артисты могут «выручать», спасать неполноценные произведения драматургов. Гораздо вернее утверждать, что такие произведения портят талантливых актеров и отталкивают зрителя. Это хорошо понимают артисты, но не всегда понимают режиссеры. Некоторым из них порой кажется, что разного рода постановочными средствами они могут скрыть недостатки пьесы, затушевать ее идейную неполноценность. Таким режиссерам следовало бы запомнить слова К. С. Станиславского, который, говоря о драматургии как идейной основе нашей работы, писал: «Никогда не забывайте, что театр живет не блеском огней, роскошью декораций и костюмов, эффектными мизансценами, а идеями драматурга. Изъян в идее пьесы нельзя ничем закрыть. Никакая театральная мишура не поможет».

Актер безошибочно отдает себе отчет в том, питает ли драматург его творческую мысль и волю, или, напротив, ему, актеру, придется подкреплять и «подпирать» драматурга. Актер отлично понимает, какие возможности дает ему то или иное драматическое произведение, что стоит за хорошим сценарием или пьесой, что значит для него, когда налицо глубоко разработанный конфликт и четко очерченный характер, когда сверкает и запоминается художественное слово драматурга, — и когда всех этих качеств нет!..