Записки советского актера - Страница 103

103

Мне оставалось сняться в нескольких сценах, в том числе в одной натурной съемке на Кировских островах.

Дело было в сентябре, стояли теплые осенние дни. Погода была солнечная, но по-ленинградски неустойчивая. Солнце, ослепительное в ранние часы, еще до полудня обволакивалось дымкой, которая, как бы растекаясь под действием его тепла, постепенно затягивала его сияющий диск густой молочной пеленой. Будучи в состоянии полной производственной готовности, — то есть в сложных гримах и плотных костюмах, — мы, в ожидании возможного прояснения, вот уже третий день томительно разгуливали по аллеям Кировских островов.

Вынужденная задержка съемки позволяла мне выполнить давно данное обещание и я созвонился с одной из крупнейших ленинградских типографий, с рабочими и служащими которой обещал встретиться во время их обеденного перерыва, чтобы рассказать о своей работе в театре и в кино, а также о своей поездке в Индию.

Товарищи подтвердили возможность встречи, и, не теряя времени, я как был, — в гриме и костюме Владимира Васильевича Стасова, — выехал на машине в типографию, расположенную совсем в другом конце нашего города.

Наша встреча прошла очень оживленно. Вкратце рассказав содержание картины, я остановился на роли В. В. Стасова, особенно на тех эпизодах, в которых мне предстояло сниматься.

Среди них был небольшой, но ответственный эпизод, важный для характеристики моего героя. После увольнения Н. А. Римского-Корсакова из консерватории в 1905 году, на его имя стало поступать множество писем с выражением сочувствия и возмущения действиями царских сатрапов. Пришло также письмо от группы крестьян Юрьевского уезда Владимирской губернии, в котором они, между прочим, писали: «Поняли мы, что потерпели вы за правду, за то, что не хотели идти заодно с полицией. Правильно вы поступили! Предъявляем вам свое сочувствие за постигший вас инцидент». А к письму своему крестьяне приложили собранные ими в пользу Н. А. Римского-Корсакова деньги — 2 рубля 17 копеек.

— Кланяюсь вам, — говорил В. В. Стасов композитору, узнав об его увольнении, — это же слава от царственной нечисти претерпеть! Они вот Горького в крепость засадили, Толстого анафеме предали, а вас — уволили!.. Гордитесь!

И после чтения письма крестьян В. В. Стасов добавлял:

— Вот она, всегда неожиданная наша Рассеюшка! В какой тьме какой огонь пламенеет… Нет, это надо положить на музыку, Корсинька! Это же оратория — и притом героическая… Вот Бетховен, Моцарт, Лист — могучие гении, а такого триумфа, радости у них не было, это уже наша российская слава!

Этот эпизод должен был показать, что лучшие представители прогрессивной русской интеллигенции — кость от кости и плоть от плоти народа, всегда вместе с ним, и что народ это чувствует, знает и ценит.

Встречи и беседы с будущими зрителями, их интерес к патриотической идее фильма, их оживленные расспросы, реплики, которые я слышал по пути к выходу из типографии, — все это обновило мои творческие силы и помогло успешно, в отличном творческом самочувствии, завершить работу над ролью, которую в ближайшие же дни удалось полностью заснять на пленку.

Говоря о зрителе, должен отметить, что едва ли не наибольшее количество встреч и бесед было у меня на утренних и дневных киносеансах с детьми, которые особенно пытливы, активны, энергичны. Эти шумные встречи, наперебой задаваемые вопросы, подчас удивляющие своей неожиданностью, запомнились мне своей оживленной, радостной обстановкой.

Как-то, когда я находился на Кавказе, пионеры одной из местных организаций, отдыхавшие в большом пионерском лагере, веселой гурьбой окружили меня на шоссе в тот момент, когда вследствие какой-то неисправности моя машина неожиданно остановилась в пути. Пока шофер возился с машиной и чинил мотор, мы оживленно беседовали, расположившись на лужайке. Мы обменялись вопросами, посвятили друг друга в свои дела и планы, а в заключение спели хором песенку Паганеля из фильма «Дети капитана Гранта».

Под впечатлением этой встречи я не раз возвращался к мысли сыграть роль в каком-нибудь фильме, рассчитанном на юного зрителя, отвечающем его интересам и запросам, и впоследствии получил такую возможность, сыграв капитана Левашева в фильме «Счастливого плавания!».

Едва этот фильм появился на экранах, как в адрес нашего постановочного коллектива стали поступать сотни писем от ребят, всесторонне обсуждавших нашу работу.

Юных зрителей, писавших письма героям фильма, интересовали самые различные подробности жизни и быта нахимовцев, но прежде всего те вопросы товарищества и дружбы, которые стояли в центре сюжета.

Позволяю себе привести типичное в этом смысле письмо, полученное от воспитанника одного из Суворовских училищ: «Уважаемый товарищ Черкасов! Очень понравилась мне картина “Счастливого плавания!”. Если бы не Левашев, все могло быть по-другому. Могли бы не узнать, кто объявил тревогу, не узнали бы ребята Сергея Столицына. Капитан Левашев помог Борису сказать о своем проступке, он по-настоящему воспитывает будущих морских офицеров и адмиралов. Мне очень понравился Левашев в вашем исполнении. И хотя я не нахимовец (я учусь в Суворовском училище) и не совершал героических дел, я непременно хочу стать таким же смелым, умным, симпатичным офицером, как офицер Левашев. Скоро мы будем сдавать экзамены на аттестат зрелости. Я приложу все усилия к тому, чтобы сдать их хорошо и быть похожим на Сережу. Это — замечательная кинокартина. Начну делать что-нибудь не так, а вспомнишь Сергея Столицына, ребят, и подумаешь: “А ведь Сергей так бы не сделал” — и стыдно становится. Думаешь, а что бы сказал Левашев? Великое спасибо от нас, суворовцев. С горячим комсомольским приветом Юрий Дзалаев».

103