Записки советского актера - Страница 73

Актер, в каком бы жанре он ни выступал, обязан внимательно слушать и пристально наблюдать за развивающимися на сцене событиями, что создает живую напряженную сценическую атмосферу и обеспечивает внутреннюю связь партнеров между собой.

Искусство актера основано на внимании, и уметь слушать на сцене не менее важно, чем говорить и действовать.

В постановке «Ревизора» на сцене Пушкинского театра в сцене Хлестакова с купцами режиссер Б. М. Сушкевич предложил, чтобы помимо сахарной головы, хлеба, кульков и прочей снеди один из купцов держал в руках двух общипанных жирных гусей, головы которых болтались на длинных обвислых шеях. Исполняя роль Осипа, я при появлении купцов особенно заинтересовывался гусями. Глаза Осипа, не отрываясь, следили за битой птицей. Осип твердо решил, что гуси должны попасть ему. На протяжении длинной сцены Хлестакова с купцами Осип, стоя у входа без единого движения, не шелохнувшись, впивался глазами в намеченную жертву. Казалось бы, это не могло помешать сцене Хлестакова, между тем на премьере в зрительном зале возник все усиливавшийся смех. Я был вынужден до минимума смягчить игру, а когда подошла сцена Осипа, решительно схватил за шею одного и другого гуся, а затем веревочку и вместе с ней бросил их в мешок со словами:

— И веревочка в дороге пригодится!

Этот случай лишний раз доказал мне, как иногда неожиданно можно завладеть зрительным залом и как в то же время не надо злоупотреблять такой возможностью.

Сожалею об ошибках, допущенных мною в этой роли. Одна из них относилась к внешнему облику. По варламовской традиции принято изображать Осипа толстым, с большим животом. Следуя этой традиции, я делал грим под К. А. Варламова и надевал толщинки, тем самым сковывая свои движения. Толщинки и грим не позволяли мне играть соответственно моим данным, и внешний облик Осипа получился надуманным. Постепенно, одну за другой, я стал снимать толщинки, но правильное самочувствие все же не возникало.

Впоследствии, в 1952 году, — в дни, когда вся страна отмечала столетие со дня смерти Н. В. Гоголя и наш театр осуществил новую постановку «Ревизора», я увлеченно и совершенно заново работал над ролью Осипа. С наслаждением вспоминаю репетиции Л. С. Вивьена и мои основные сцены с Ю. В. Толубеевым — городничим и Б. А. Фрейндлихом — Хлестаковым.

По совету старших мастеров, я, находясь на сцене, всегда стараюсь забыть сюжетную развязку спектакля, и не только спектакля в целом, но и по возможности каждого действия, каждого отдельного эпизода. Любую фразу партнера я стараюсь воспринять как неожиданность, дающую естественное развитие диалога и наиболее правдивое рождение ответной реплики. В некоторых случаях, для еще большей убедительности восприятия, я повторяю про себя слова партнера, как бы впервые мною услышанные.

Чтобы овладеть вниманием зрительного зала, передать зрителю мысль, состояние, чувство своего героя, актер пользуется многообразными средствами — и прежде всего словом, речью во всем богатстве ее интонаций, жестом и пластикой всего тела, наконец, ритмом и паузами.

Работая над мыслью и словом, актер прежде всего заботится о четкости произнесения текста. Мне, заикавшемуся в детстве и по сей день не до конца преодолевшему серьезный дефект речи, приходится уделять много внимания работе над словом. Порой я повторяю дома сотни раз слово или фразу с наиболее трудно произносимыми сочетаниями гласных и согласных.

Приятно слушать актера, в устах которого слово сверкает, как драгоценный камень.

Это, однако, не значит, что актеру следует выделять, интонационно раскрашивать каждое слово в произносимой им фразе: выделяться, сверкать должны слова ударные, подчеркивающие мысль или как бы ставящие точку. Раскрашивание и обыгрывание отдельных, особенно неударных слов приведет актера к затемнению основной мысли, заключенной в той или иной фразе. Подчас актера очень тянет на такое раскрашивание отдельных слов, возникает большой соблазн прибегнуть к нему, чаще всего при произнесении особо выразительных слов. Актеру следует преодолевать такой соблазн во имя четкого выявления основной мысли каждого данного отрезка текста.

В пьесе «Великий государь» автор прибегнул к белому стиху, чтобы избежать ненужных подробностей и мелких бытовых характеристик. Пьеса содержит огромные монологи Ивана Грозного, в которых встречается немало отживших слов XVI века. Мне надлежало соразмерить свои силы, голосовые средства, найти места максимальной тональности и наибольшего эмоционального звучания для того, чтобы на профессиональном уровне суметь сыграть этот продолжительный спектакль.

Надо сказать, что белый стих невольно толкает актера на декламационную напевность, которая мешает донести смысл, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть эту опасность.

Для того чтобы текст звучал выразительно, я прежде всего добивался рельефной подачи мысли, активного, действенного звучания речи героя в соответствии с его характером.

В финале пятой картины, заканчивая сцену с Чернецом, я двигаюсь к трону и, находясь спиной к Чернецу, после заполненных движением пауз, едва взглянув на него вполоборота, бросаю последнюю фразу монолога:

Нет, ты умрешь не как судья, не с честью, Нет, ты умрешь как трус, нет, ты умрешь как раб… —

и только тут порывисто оборачиваюсь к нему, делая уничтожающий жест.

Перемена сценической атмосферы, смещение общих ритмов подчиняют себе ритм актера, заставляют изменять речевое и музыкальное звучание роли. Исчезает металл в голосе, появляется мягкость и задушевность, в интимных сценах слышится приглушенный шепот. И всюду актер должен заботиться о четкости произнесения.